Алексей Жарков - 99942 [СИ]
В высоких рюмках уже плескалась янтарная жидкость, несколько пролитых капель блестело на салфетке-коврике. Егорыч нерешительно поднял свою чарку. С хрустальной рюмкой он смотрелся, как постовой с виолончелью. Сравнение рассмешило Максима.
– За почин!
– За правильное соседство!
– Смачно, ах, смачно…
– Тогда повтори.
– Эт-мы незамедлительно.
Выпили по второй, закусили огурцами, Максим принялся за нарезку полендвицы. Егорыч подозрительно косился на работающий слайсер.
– Никогда ломтерезки не видел? – усмехнулся Максим.
– Дмитрич! Обижаешь. Не из леса поди, этого, вышел. В магазин захаживаю, Ниночка всегда варёночки подрежет, а иногда и балычка… – Егорыч, не таясь, облизнулся на нарезаемую полендвицу. – Значит, фурычит штука твоя в коридоре?
Максим догадался, что Егорыч говорит об энергоприёмнике.
– Джоуль-модем? А чего ему не фурычить? Свет горит, микроволновка греет, слайсер нарезает… Что тебя смущает – провод с вилкой ищешь?
– Провод, он, этого, провод и есть. Видно куда и откуда.
– А под штукатуркой?
– И под штукатуркой, когда сам штробил и разводил. Как я. – Егорыч протянул руку к тарелке, но тут же одёрнул, смущённо прижав к груди. – Адыгейский сыр! Не доверяю я, Дмитрич, всему этому, ох, не доверяю. Вот смотри, электричество сейчас по воздуху передают, летает оно тут везде…
– Не везде, а в подпространстве.
– И эти агенты, как их?… резисторы…
– Агент-ресиверы, или… они же джоуль-ресиверы, они же джоуль-агенты, – с усмешкой просветил Максим. – Тёмный ты человек, Егорыч. Ещё их джулями называют.
– Да хоть дулями, – пробубнил Егорыч. – Я не тёмный, я осторожный. В лес ходи, а жопу прикрывай. Кто его знает, чего мы ещё не видим. А? Думал об этом?
– Что тут думать. Не видим – и ладно, можем использовать – хорошо, нет – гуляй, невидимка. Ты где про жопу такую дурацкую поговорку взял?
Вопрос Егорыч проигнорировал.
– А если они нас, этого, пользовать начнут?
– Кто?
– Хто-хто. Которые в пространстве этом живут…
– В подпространстве?
– Ага. Мы по ихним дорогам электричество пустили, а они нам в ответ тоже подляну какую подкинут. Или выползут и ушатают всех.
– А по рюмке ушатаем?
Они сделали по рюмке арманьяка и вышли на балкон покурить. Максим словно протрезвел, тело скинуло оковы тяжести, а в голове заискрилась проводка сломанного радио – в эфире тихо и приятно снежили помехи. Егорыч делился новостями жёлтой прессы. Обычное дело. Этот добрый мужичок в спортивных штанах с коленками-пузырями охотно глотал всякий печатный вздор (даже не верилось, что обман существовал до изобретения Гутенберга) огромными порциями, словно доказывая выражение: "не вкусное не может приесться". А главное, в большинство из прочитанного он верил. В выброс гамма-лучей и НЛО. В заговор производителей туалетной бумаги и тщательно скрываемое падение на Землю метеорита. В евреев-киборгов и опасность беспроводной передачи энергии. В картавого призрака, восставшего из Мавзолея, и образование нового Солнца, после которого на Земле воцарится вечный день.
В ветвях липы трепыхался жёлтый пакет-майка.
– Знаешь, Дмитрич, чего Америка удумала, а?
– Ну?
– Океан, этот, мировой заграбастать хотят, куркули. – Чинарик прилип к нижней губе Егорыча и болтался, точно лоскут кожи. – И за денюжку дозволять пользоваться.
– Квоты на воду введут? И о таком пишут?
– Не пишут. Среди своих к этому пришли. Мозговым, этого, штурмом.
Максим щёлкнул пальцами правее и выше кадыка:
– Среди своих?
Егорыч не обиделся.
– Так точно.
– Понятно…
С одной стороны, Максим даже завидовал Егорычу. Ему бы с таким воображением фантастические романы писать. Ведь что есть интересное заблуждение? Творчество! Тем более заблуждение, основанное на реальном положении вещей: скрытые течения силы действительно переходили с нефти на воду, могущественные мира сего понимали, что энергии скоро потребуется намного больше, а она в воде.
– Айда накатим, – сказал Максим.
– Адыгейский сыр! Дело ладное, – поддержал красноносый Егорыч.
Бутылка арманьяка закончилась до того, как был подрезан тот самый сыр и открыты таинственные консервы. Оказалось: рыбные тефтели.
– Фу-ты ну-ты, не люблю рыбу, – сказал Егорыч и отправил в рот сразу две тефтели.
День близился к вечеру: сначала полз, а потом вскочил и наподдал во всю прыть.
– Дмитрич!
– Ну?
– А фуражка есть?
– Ну?
– Можно?
– Зачем тебе?
– Этого, примерить.
– Не положено.
– А где она?
– С какой целью?
– Чего?
– С какой целью интересуешься?
– Ни разу не надевал.
– Полстраны ни разу – и живут.
– Дмитрич, правда, уважь, а?
– Чёрт с тобой.
Максим сходил в спальню и принёс. По телу плыл липкий туман, несильно болело в затылке.
Егорыч водрузил фуражку на чело, выпятил по-бульдожьи челюсть, а лицо сделал таким, точно получил по нему огромной пятернёй. А потом он истошно закричал:
– Вы арестованы! Именем закона! Руки в брюки. Куда, суки?! На стену руки! Не на жопу – на стену! Не видите, суки, кто перед вами?! Мусора от простокваши отличить не можете?!
Максим едва не уронил стакан с соком. Егорыч словно вырос и помолодел, в глазах кто-то исправно работал огнивом, высекая искры величия. Сосед выглядел почти счастливым:
– Адыгейский сыр! А даёт ведь власть, реально власть даёт, – Егорыч поправил головной убор за козырёк. – Даже в макушке покалывает. Словно корону одел.
Максим покачал головой.
– Несёт тебя, аж заносит.
– Реально, Дмитрич!
– Снимай, царь, пока не свергли.
– А можно потом, этого, взять на денёк? Чтобы моя почуяла… хозяин кто в доме.
– Хозяин здесь я. Снимай. Ты и в своей кепчонке неплохо смотришься.
Егорыч нехотя снял. Фуражка на миг блеснула бриллиантами, а потом прекрасное видение бесследно исчезло.
– А ствол есть? Шмальнуть можно, сосед?
– Егорыч. Не перегибай.
– Разок, по пришельцам.
Максим глянул в окно.
– По опорке, что ли?
– Не-а. В н-небо… по тарелкам летающим. Думаешь, нет? Вот тебе, накоси!… – Егорыч сделал недвусмысленный жест рукой. – Гавкнутся однажды с неба, типа авария, типа помогите… типа, сука, беженцы… притрутся тут, приживутся, а потом – челяк всем! Разнесут всё к едрене фене!… И новую жизнь, этого, отгрохают: города стеклянные, автобусы летающие…
– Ларьки с пивом сверкающие.
– Ага, только не пиво, а дрянь будут продавать, что в горло не вобьёшь… им нектар, а людям отрава… унитазы прочищать…
Максим покачал головой.
– Тебе бы романы писать, Егорыч. Второсортные.
– Второй сорт – не брак. А брак – не любовь, не пожизненное. Амнистию получить сложно.
Сок закончился. В бутылке "Абсолюта" убыло на три пальца. Егорыч задрал рубашку и выковырял из пупка серый комок.
– Вот – видишь?
– Вижу что?
– Доказательство! Будущее и прошлое планеты – всё здесь, зашифровано… эт-того… закодировано…
– Тогда это бесценная улика. Положи её очень-очень осторожно в… мусорный бак.
Егорыч странно дёрнулся, посмотрел, словно впервые, на пупковый мусор, как-то осунулся, обмяк, кивнул и поплёлся искать мусорное ведро. Макса качало: внутренняя лёгкость достигла своего апогея и сделала тело слишком чувствительным к обрывкам мыслей и движений. Болел мочевой пузырь.
– А, знаешь, – сказал Максим, глядя на упавшую кепку соседа, – как твою "хулиганку" раньше называли?
– Кого?
– Кепку твою.
– Не-а. – Егорыч открывал все дверцы подряд. До поры до времени это выглядело забавно. Чем-то напоминало Максиму его самого, потерявшегося в Анином порядке.
– "Аэродром" называли, только почему не… Левее, открывал только что!
– Есть! – воскликнул Егорыч и едва не упал, бросая в ведро "будущее и прошлое планеты".
– Я в ванную. Без меня накати.
Коридорчик. Дверь. Свет. Защёлка.
Максим достал член и начал мочиться в раковину. Бледно-жёлтая, почти прозрачная струя смешивалась с льющейся из крана водой, и по мере того, как она иссякала, в Максиме росло отвращение к себе.
Предтеча этой выходки, протеста против ухода Ани, гнездилась в прошлом, пропитанном инстинктами и алкоголем.
– Что ты творишь? – спросил он у зеркала. Собственное лицо показалось ему чужим: бледное, опухшее, перекошенное. Слишком часто отражение пыталось подсунуть ему нечто другое.
Он понял, что член по-прежнему у него в руке, попытался мастурбировать, но быстро бросил эту затею.
Егорыч спал стоя на балконе, слюнявя подоконник. Максим растолкал тело.
– Про Гоба слышал?
– Чё? Кто? Дмитрич?
– Дмитрич, Дмитрич… Про астероид Гоба слышал?
– Не… а что? Упал!? Если упал, то… ик, не ас-стероид, а метеорит.
– Упал.
– Ёпт! Дмитрич! – Егорыч прижал лоб к стеклу и, помаргивая, стал сканировать сумрак на наличие горящих зданий и других отметин катастрофы. – Так, этого… не на нас? На Штаты?
